Неожиданное обручение
– Олег, а почему ты все еще здесь? – спросила Лена, когда препирательства закончились и она закурила вторую в своей жизни сигарету (предварительно поклявшись, что привыкать к курению не будет).
Он посмотрел на нее долгим внимательным взглядом:
– Не знаю, стоит ли отвечать на этот вопрос. Врать не хочу, а правда... слишком скучная.
– Ничего, скуку я переживу.
– Ты можешь подумать, что я сказал нарочно… чтобы разжалобить тебя… сбить с толку.
Говорил он так медленно и с такими паузами, что действительно сбил с толку: что именно может ее «разжалобить»?..
– Олег, у тебя всё время будто сюртук застёгнут на все пуговицы! Ты думаешь, это хорошо? Конечно, болтуны со всегдашней «душой нараспашку» могут раздражать. Но могут раздражать и всегда застёгнутые на все пуговицы. У одних нет «тайны в глазах», зато другие – как неживые.
– Ладно, скажу, раз настаиваешь. Я жду звонка или сообщения по электронной почте от родителей. Как только получу, поеду домой.
– А где ты живешь?
– Ты и этого не знаешь?.. Да, молодец я был: два года держался вдали от тебя! Теперь всё, кажется, рушится, – грустно сказал Олег, глядя в окно (оно было у него почти на уровне облаков). – Живу я в Мисхоре.
– Правда? Так ведь там Ялта рядом!
– Отличное знание географии. И что?
– Так ведь я скоро в Ялту поеду, к брату! Конечно, мы не сможем увидеться, но всё равно приятно: рядом.
– Нет, я там задержусь всего на несколько дней: уже получил приглашение на работу по специальности, в Харьков. Летом буду проходить там «испытательный срок».
– А как же аспирантура?
– Аспирантура никуда не денется – к осени вернусь сюда.
– Прекрасно!.. Но тогда почему «всё рушится»?
– Жена подала на развод. Я послал письменное согласие. Когда состоится решение суда, родители сообщат. Тогда и заеду к ним: не хочу участвовать в этом. Вот и все мои секреты.
– Ну и ну! Вот тебе и «жена, сынишка подрастает». Для меня получилось: только что женился – и уже развёлся. Космическая скорость… А как же сынишка?
– Жена из-за того и сердится, что растит его без меня. «Дед отца не заменит» – ее аргумент. Хотя дед там даже не один, да и бабушки две. Но, что говорить, отца-то нет. Только летние месяцы да короткое время зимой. Вот она и написала: «Встретила человека, который готов заменить тебя и в качестве мужа, и в качестве отца». Сообщила, что уже переехала к своим родителям, вместе с этим новым "мужем и отцом". Даже и не дожидаясь моего ответа. А получил я это письмо как раз в день рождения Ильи.
Лена онемела от такого известия.
– Почему же ты не сказал мне об этом?
– Я с тем и шёл. И сам всё испортил… А теперь извини меня, малыш, – мне надо идти. Подождешь здесь полчаса? В твоем распоряжении – книги, шахматы с компьютерным партнёром, телевизор, видеодиски… Что еще? На полчаса, пожалуй, и этого хватит? Только ты не уходи! У меня действительно неотложное дело.
– Куда я теперь без тебя, раз уж ты пустил меня в свою душу. Впрочем, я буду стараться быть самостоятельной... Но не сегодня.
Он быстро и крепко поцеловал ее в губы и вышел.
Почему за мной по пятам идут трагедии? – размышляла Лена, сбросив туфли и устроившись на диване в «спальной» комнате с журналом «Япония», который так и не раскрыла. – Лучшие мои друзья, любя друг друга, не смогли пожениться – и оба погибли. Конечно, оба: Светка вышла за Мамеда то ли от отчаяния, то ли из мести, хотя и твердила: «Я его поздно оценила! Он прелесть! Куда лучше Ильи!» А уезжала с тоской в глазах, меня-то не обманешь… Мой земляк Юра – равнодушное, тупое существо, если и не того хуже – соучастник преступления… Олег, которого я считала всемогущим, оказался связанным по рукам и ногам, и этих пут ему не разорвать, сколько бы раз его жена ни меняла мужей: ведь там растет его сын…
Олег вернулся с военной точностью, ровно через полчаса. Она думала, радостно подойдет, сядет рядом, обнимет. Ничуть не бывало, лишь глянул на нее мельком, бросил мимоходом: «Я сейчас» – и прошел в кабинет. В руках у него был кейс. Погремел там ящиками письменного стола, закрыл один из них на ключ… Опять какая-то тайна. Ну и пусть. Меня это больше не интересует, я растворяюсь в вихре событий, как его, вихря, мельчайшая песчинка. Не сопротивляюсь, только стараюсь уловить общее направление потока.
– Всё. На сегодня я абсолютно свободен, – сказал Олег, как будто свалив с себя огромный груз. – Едем в Город? Там выставка Рерихов. Посмотрим на их горы, горы, горы...
– И вовсе у них не горы, горы, горы, – обиженно сказала Лена.
– А что же? – удивился Олег.
– У Николая Константиновича – солнце, солнце, солнце.
– Разве? У него есть и картины без солнца. – Олег наконец присел к ней на диван и гладил по волосам, не очень-то слушая.
– Пра-вильно, – голосом кошки из детского спектакля проговорила она: – на картинах, где нет солнца, он и рисует – отсутствие солнца… Нет, я серьезно: главный герой его картин – солнечный свет. Во всех его видах. И трагедия его отсутствия. А чаще – счастье его появления. Вот посмотришь сегодня, наверняка согласишься!
– Возможно, – сказал Олег, любуясь сиянием ее глаз.
Она поняла, что, если немедленно не сбросит ноги с дивана, они уже никуда не смогут пойти. Быстро надела туфли.
– Вот это готовность номер один! А я думал, тебя теперь трактором не поднимешь, уставшую да угревшуюся … И еще – давай заглянем в ювелирный магазин. Давно хочу купить тебе что-нибудь взамен украденных «драгоценностей».
– Дава-ай!.. Смотри-ка: оказывается, дело не в самом подарке, а в том, кто его предлагает.
– А тебе уже предлагали? И кто же?
– Юрка.
– За кем он только не ухаживает, этот твой Юрка! Лучше бы Илью по-человечески проводил, все на него надеялись. «Не знаю, как это произошло. Оставлял его всего на два-три часа в день».
Лена насторожилась:
– Вот как! Значит, кто-то знал, что Илье угрожает опасность?
– Никто не знал, конечно, но опасались за него – это да. И никто не заставлял Минаева страховать Илью, он сам вызвался.
Лена поняла, что рассчитывать на полную откровенность Олега не придется никогда. Что-то приоткрывая для нее, он всегда будет охранять б'ольшую часть известного ему. Это грустно. Но, может быть, нормально для мужчины? Занятого серьезными делами?
Они стали спускаться в лифте – с 25-го этажа на первый. И сдержанный у себя в номере Олег вдруг забыл о сдержанности. Весь спуск оказался одним поцелуем, благо за всё это время на их площадку лифта никто не зашел.
Внизу навстречу им бросился Юра:
– Ребята, вы куда?
– Вот как раз в противоположную от тебя сторону, – с жёстким смешком ответил Олег.
– Почему? – растерялся Юра, привыкший к его корректности.
– Тебе сколько лет? – продолжал Олег так же жёстко. – Пять? Семь? Подрастай в таком случае. Салют.
– Ну, ты жесто-ок! – упрекнула Лена, когда они отошли. – Может, он ни в чём и не виноват.
– Не надо тебе больше участвовать в мужских делах, зайчонок. Ты всё сказала, всё сделала. И выключись. Дальше – работаем мы. Или ты считаешь нас дураками?
– То есть фактически ты ответил: «Я всё об этом трагическом случае знаю, но тебе ничего не хочу объяснять». Так?
– Я кому сказал: выключись! – шутливо-грозно приказал Олег. – Никаких вопросов и обсуждений. Мы идем на выставку и в ювелирный магазин. Да еще где-то покормить тебя надо. Вот наши заботы на сегодня. Ясно?
– А тебя не надо кормить? – рассмеялась Лена.
– И меня надо.
До Нижнегорска доехали очень быстро, на попутной машине. Олег умел останавливать их, как никто.
Нижнегорск – город не просто красивый, можно даже сказать: элегантный. И полон светло-зелёной нежной зелени, такой же молодой, как его люди.
В ювелирном Олег предложил Лене примерить гладкое золотое кольцо. – «Оно же обручальное». – «Неважно. Я пока присматриваюсь: что идет твоим пальцам». Потом попросил другое, для себя. Тоже примерил. И пошел платить.
Когда вышли, Лена спросила:
– И что это значит?
– Ритуал обручения. В старину начинали именно с этого, с обмена кольцами. А венчались позже, иногда даже через год. У нас венчание будет раньше, чем через год.
– ...He будет у нас, Олежка, никакого венчания. И не потому, что я не хочу, а просто я знаю. Как знаю и то, что к гибели Ильи каким-то образом причастны Юрка и Райс.
– Опять! Как тебя заставить не думать об этом?
– В течение сорока дней даже и не имеешь права заставлять.
– Ладно… Сейчас оперативно поедим в ближайшем кафе и – на выставку. Не передумала?
– Нет. Я уже была на ней дважды, но могу и еще раз десять пойти.
– Даже между экзаменами ездила?
– Да. В качестве награды, в дни сдачи.
– Ле-ена, не сотвори себе кумира! Ни из кого!
– Из него не надо творить. Он и есть кумир.
– Николай Константинович?
– Угу. Но и сыновья достойны любви, уважения, преклонения.
– Хорошо, хорошо. Не будь занудой. И почему это появилась агрессивность в голосе? Я ведь не возражаю.
– Уже привыкла, что все – против кумиров, авторитетов, богов. Не люблю этого.
– Я – за: за авторитеты, за кумиры и даже за древних богов…
На выставке вместе долго стояли перед «Властителем ночи», «Вестью Тирону», «Ангелом последним»… Потом, в залах Святослава Николаевича, сравнивали гневные, яростные глаза у «Ангела последнего» со страдающими – у ангела на картине «Воззри, человечество». Но больше всего здесь притягивали огни Канченджанги и портреты отца.
Возвращались уже ночью, опять на попутной. Хорошо, что учебный год закончен, иначе ей бы не миновать разноса на группе, а то и в деканате. Навстречу электромобилю дул сильный ветер, в ушах беспрерывно звучала однотонная увертюра грозной симфонии, исполняемая двумя стихиями – морем и ветром…
Когда вошли во двор, Лена спросила:
– Ты проводишь меня до моей комнаты?
В сторону журналистского корпуса она боялась даже смотреть: после нескольких часов отсутствия всё вспомнилось с новой силой.
– Это – кокетство или истинное твое желание? – спросил Олег.
– Это страх. А кроме того, я хочу сосредоточиться на его гибели еще раз: может быть, всё же пойму.
– Деточка моя, вот именно поэтому я тебя никуда не отпущу. Сосредоточиваться есть кому и без тебя.
– Хм... Тогда почему же вы допустили это?
– Да, виноваты. И перед ним, и перед тобой – за такое вот потрясение. А дальше всё, хватит. Повторяю тебе, отключись.
Дежурный встретил их в холле сурово-неодобрительным взглядом, но, присмотревшись и узнав Олега, подошел к нему:
– Вы мне нужны. На полминуты.
– Леночка, подожди у лифта. Но не уезжай!..
В лифте Олег предупредил:
– Сейчас придем – ты будешь укладываться, а я опять на полчасика уйду, ничего? Считай левую комнату своей. Я буду спать в кабинете.
Когда он ушел, Лена прилегла на диван. Разве можно умещать в один день столько впечатлений? Не только ноги гудят, но и в голове от усталости гул. Как бы дотащиться до душа… А еще бы лучше – уйти. Ведь я знаю, что для меня это кончится трагедией. Ну, не трагедией – драмой. Так зачем я здесь? Надо собраться с силами и уйти… – А как же твое желание раствориться в вихре, стать песчинкой? Тогда уж принимай свою судьбу, со всеми ее драмами и трагедиями, даже если заранее знаешь о них. – Нет, тут что-то не так. Это что ж получается: подставляй левую щеку? Нет, сопротивляться вихрю надо, коли видишь, что его поток несет тебя в ненужную сторону…
Но тут она уснула, из сопротивления вихрю ничего не вышло.